Неточные совпадения
Революция, удавшаяся революция, есть всегда неудача, как неудачей надо признать все религиозные революции
истории, может быть более всего
христианство.
Он хотел ввести
христианство во всемирную
историю.
Динамична была только
история народов, захваченных
христианством.
И не предвидит
христианство мирного и безболезненного окончания мировой
истории.
В этой страшной лжи повинно было
христианство в
истории.
В последние годы я много читал по библейской критике, по научной
истории еврейства и
христианства.
Христианство в
истории очень сложный комплекс.
Наряду с горьким и довольно пессимистическим чувством
истории во мне осталось упование на наступление новой творческой эпохи в
христианстве.
Я старался повысить умственные интересы русской христианской молодежи, пробудить интерес хотя бы к
истории русской религиозной мысли, привить вкус к свободе, обратить внимание на социальные последствия
христианства.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам
истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против
истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое
христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
Также православие не имело такого активного отношения к
истории, какое имело западное
христианство.
Это есть оригинальное толкование
христианства в целом, но в особенности есть христианская философия
истории.
Он хотел осуществления
христианства в путях
истории, в человеческом обществе, а не в индивидуальной только душе, он искал Царства Божьего, которое будет явлено еще на этой земле.
Так гуманистический опыт новой
истории входит в Богочеловечество, и результатом этого является эволюция
христианства.
Полемизируя с правым христианским лагерем, Вл. Соловьев любил говорить, что гуманистический процесс
истории не только есть христианский процесс, хотя бы то и не было сознано, но что неверующие гуманисты лучше осуществляют
христианство, чем верующие христиане, которые ничего не сделали для улучшения человеческого общества.
Иосиф Волоцкой и Нил Сорский являются символическими образами в
истории русского
христианства.
Только новое религиозное сознание может осмыслить все, что произошло нового с человеком, может ответить на его недоумение, излечить его от тяжкой болезни дуализма, которой страдало все
христианство в
истории и которое передалось миру, с
христианством порвавшему.
Таким образом,
христианство перешло на большую дорогу
истории, стало вселенской силой.
Искушения христианской
истории отразились на историческом
христианстве, которое оказалось компромиссом подлинной религии Христа с царством князя этого мира.
Христианская
история, говорят, не удалась,
христианство не осуществилось в
истории, но сама эта неудача, сама неосуществленность
христианства поучительна для понимания религиозного смысла
истории, поддерживает истину христианских пророчеств.
И все неудачи
христианства в
истории могут только подтверждать истину о Христе, могут лишь усилить любовь к Нему.
Теория Гарнака о том, что догматы были рационализацией
христианства, интеллектуализмом, внесением начал греческой философии, опровергается всей
историей Церкви, которая учит, что все догматы были мистичны и безумны, опытны и для разума человеческого антиномичны, ереси же были рационалистичны, человеческим разумом устраняли антиномичность, были выдумкой человеческой.
Страдание в религии Христа совсем не то, что в религии буддийской, к которой слишком часто уклонялось
христианство в
истории.
Человеческая стихия была, с одной стороны, принижена
христианством в
истории, а с другой — ложно возвеличена в лице папы, царя, иерархии, в человеческом быте и человеческих мнениях, выданных за божеские.
В христианской
истории, в «историческом
христианстве» времена этого откровения еще не наступили, и человечество соблазнялось, жило в своей коллективной
истории по-язычески.
И
христианство, выполнявшее свою историческую миссию, в сознании своем не вмещало понимания смысла творческой
истории, смысла мировой культуры.
И до сих пор мир не понимает, почему Христос не пришел в силе и славе, почему не явил Своей божественной мощи, почему так бессильна религия Христа в
истории, почему
христианство получает удар за ударом и не удается, не устраивает этого мира.
И ложная антропология западного католичества, и полное отсутствие антропологии в восточном православии одинаково свидетельствуют о неполном и одностороннем характере
христианства в
истории, о неизбежности раскрытия полной религиозной антропологии, религиозного учения о человеке и человечестве, не языческого и не ветхозаветного.
Религиозное сознание исторического
христианства не вмещало религиозного смысла
истории, но такова была его историческая миссия.
И в
христианстве нецерковная, еретическая и сектантская мистика обычно отсекает себя от мировой
истории и мировой плоти.
Христианство в
истории слишком часто срывалось на путь принуждения, подвергалось искушению и отрекалось от свободы Христовой.
Лаврецкий начал уверять Лизу, что ему это и в голову не приходило, что он глубоко уважает всякие убеждения; потом он пустился толковать о религии, о ее значении в
истории человечества, о значении
христианства…
Вся
история со времени императорского Рима и появления
христианства есть, переживаемая нами и теперь,
история замены государственного жизнепонимания божеским.
Это было поэтико-религиозное начало философии
истории; оно очевидно лежало в
христианстве, но долго не понимали его; не более, как век тому назад, человечество подумало и в самом деле стало спрашивать отчета в своей жизни, провидя, что оно недаром идет и что биография его имеет глубокий и единый всесвязывающий смысл.
Древняя
история разделена на четыре периода: дохристианский, от
христианства до монголов, монгольский и период царей.
В самом деле, вся наша
история отличается какой-то порывистостью: вдруг образовалось у нас государство, вдруг водворилось
христианство, скоропостижно перевернули мы вверх дном весь старый быт свой, мгновенно догнали Европу и даже перегнали ее: теперь уж начинаем ее побранивать, стараясь сочинить русское воззрение…
История догматов показывает, что поводом для их установления и провозглашения чаще всего являлись те или иные ереси, т. е. уклонения не только религиозной мысли, но и, прежде всего, религиозной жизни (ведь очевидно же, напр., что арианство есть совершенно иное восприятие
христианства, нежели церковно-православное).
С. 96), ссылаясь при этом на речь Когена на V конгрессе свободного
христианства в Берлине в 1910 г. См. также: Бердяев Н. А. Смысл
истории.
Сколь знаменательно появление Эккегарта еще в католическую эпоху германской
истории, но уже на пороге нового времени, накануне реформации, как прообраз, предуказующий какую-то фатальную обреченность германского гения к извращению
христианства в сторону религиозного монизма, пантеизма, буддизма, неоплатонизма, имманентизма!
«Когда они упустили и отвергли переход к
христианству, они исключили себя из великого хода
истории.
Греки остались поэтому первым культурным событием
истории, — они знали, они делали то, что было необходимо;
христианство, презиравшее тело, было до сих пор величайшим несчастием человечества».
Легкая форма его бесед, с тонкою критикою
истории культуры, зароняла во мне мысль, что жизнь современного общества, которая делалась доступною моему ведению, идет не по тому течению, которое может вывесть человечество к идеалу. Идеал этот представляло мне
христианство, которое все будто бы уважают, но к которому, однако, никто сильно и искренно не стремится. Что это за ложь? как повернуть, чтобы это пошло иначе?
Христианство глубоко исторично, оно есть откровение Бога в
истории.
Само
христианство было пленено и порабощено универсальным духом
истории, оно приспособлялось к исторической необходимости, и это приспособление выдавало за божественную истину.
[Когда я говорю «миф о папизме», я не хочу этим умалить огромного значения его в
истории западного
христианства.]
Из
христианства выводили величайшие осуждения, какие только были в
истории.
Величайшим соблазном в
истории церкви и
христианства были попытки придать царству кесаря, государству священный, теократический характер.
Из
христианства сумели вывести самую отвратительную мораль, какую только знает моральная
история мира, — мораль трансцендентного, небесного эгоизма.
Христианство поставило человека выше идеи добра и этим совершило величайшую революцию в
истории человечества, которую христианское человечество не в силах было вполне принять.
Эти магические элементы власти остались в силе на протяжении всей
истории, и от них не свободен человек и доныне, несмотря на
христианство, на идею нравственной ответственности и пр.